Alexey Vdovin is an Associate Professor at the School of Philology, Faculty of the Humanities, HSE University, Moscow.
Translated by Anne Lounsbery — see original below.
For many Russianists on both sides of the Atlantic, the launch of the 19v Working Group and its online seminar has been perhaps the happiest academic event of our 2020 COVID spring and summer. Against the background of lockdown, the complete suspension of conferences and indeed virtually all forms of normal social-academic life, for me personally (and I suspect for others too) our zoom sessions of up to 150 participants have proven very important—a truly vital moral support. Moreover they’ve led me think again about the context and future of such initiatives and collaborations, as well as about international Russian studies—studies of Russian and other Slavic literatures, languages, and artistic cultures. Such an emphatically international context immediately forces us to compare, contrast, distinguish, note similarities, and feel more sharply various gaps and rapprochements.
Online technologies are, of course, a wonderful tool, but they do not solve the fundamental problems still discernible in our ways of conducting research on literature and culture in Russia today. In this note I’ll touch upon two important problems related to the institutional context and traditions of Russian literary criticism.
In Russian philological education, with a few exceptions, there still exists no specialty in Comparative Literature, a fact that greatly affects the methodology of literary scholarship in Russia and its place in the international arena. This is partly a Soviet tradition, the legacy of separating “foreigners” (Romanticists, Victorianists, Germanists, etc.) from “Russianists.” Russianists have more traditionally been allied with historians rather than with specialists in European or American literature. It is no coincidence that not a single international scholarly journal on comparative studies has been published in Russia to this day. The consequences of this situation are felt across the entire field of literary studies in Russia.
Comparative literature could be an excellent tool for mitigating the field’s confinement within its own strictly national borders. For Russianists who seek to go beyond the limits of “national” scholarship and join the global scholarly community, there are essentially two tracks—to publish either in journals on Russian studies, or in journals on comparative studies (or in both). The second track is as yet rather unrealistic for Russian scholars, since it presupposes a methodological “conversion”—the development of a new methodology and a way of thinking about literature quite different from what is customary in the Russian academic context.
The second (and related) problem stems from the fact that literary criticism in Russia—not only scholarship on Russian literature but also, by and large, scholarship on other national literatures as well—tends to think largely in national categories, and is minimally interested in translations of foreign literary theory and comparative studies. This is partly attributable to the aftermath of the Soviet period, but today there are no such barriers to translation in Russia (though financial barriers remain). Yes, Academic Studies Press has recently renewed the excellent translation series Modern Western Russian Studies, yes, the New Literary Review (NLO) sometimes translates monographs by American and European Slavists, but this seems insufficient given the large scale of Russia’s scholarly community. Even today, extremely important and methodologically groundbreaking studies—by Peter Brooks, Nancy Armstrong, and Pierre Bourdieu, to name only few few—remain untranslated. Evidently the reason such translations do not appear is that there is not enough demand for them; that is, not enough researchers, translators, and scholarly communities are seriously interested. Some researchers who find themselves in need of these books read them in the original and cite them here and there, but this does not serve to bring such works into wide circulation among Russian academic circles.
By contrast, among philosophers, culturologists, and sociologists in Russia, the situation is markedly different: specialists in these areas engage in a great deal of translation, and this activity serves to shape reading practices in their circles.
Here is not the place to debate the reasons for our current situation. More important, it seems to me, is that we remain aware of the problems and work together to create infrastructure and institutional conditions (projects, initiatives, collaborations, etc.) that will allow for gradual change in the intellectual landscape.
Запуск серии 19v Working Group и онлайн семинара стали для многих русистов по обе стороны Атлантики едва ли не самым радостным научным событием ковидной весны и лета 2020. На фоне локдаунов, полной приостановки конференционной и вообще какой бы то ни было нормальной человеческой жизни зум-сессии со 150 участниками лично для меня (подозреваю, что и для других тоже) стали очень важной, просто жизненно необходимой моральной поддержкой. Более того, они заставили в очередной раз задуматься о контексте и будущем подобных инициатив, коллабораций, о международной русистике – исследованиях русской и других славянских литератур, языков, художественных культур. Такой подчеркнуто международный контекст сразу же принуждает сравнивать, сопоставлять, проводить различия, отмечать сходства, острее чувствовать разрывы и сближения.
Онлайн технологии, конечно же, замечательный инструмент, но они не решают фундаментальных проблем, которые до сих пор ощутимы в самом способе заниматься исследованиями русской литературы и культуры в России сегодня.
В этой заметке я затрону только две, на мой взгляд, очень важные из них, связанные с институциональным контекстом и традициями российского литературоведения.
Российское филологическое образование, за несколькими исключениями, до сих пор не имеет специальности «Comparative Literature», что очень сильно сказывается на методологии российских исследований и их позиционировании на международной арене. Отчасти – это советская традиция, наследие, разделяющее «зарубежников» (романистов, англистов, германистов и т.д.) и «русистов». Традиционный альянс для русиста – это скорее союз с историком, а не со специалистом по европейским или американским литературам. Далеко не случайно, что в России до сих пор не издается ни одного международного научного журнала по компаративистике.
Такое положение дел имеет массу последствий, отзывающихся в самых разных уголках российской науки о литературе. Компаративистика могла бы быть отличным средством против замыкания внутри русских, сугубо национальных границ. Чтобы выйти за пределы «национальной» науки в глобальный научный мир, русисту открывается, по сути два трека – либо печататься в журналах по русистике, либо в журналах по компаративистике (либо и там и там). Второй путь для российских ученых пока скорее не реалистичен, поскольку предполагает методологическую «конверсию» - освоение новой методологии и способа мыслить о литературе иначе, чем это принято в российском научном контексте.
Вторая проблема – смежная и связана с тем, что раз российская русистика, а по большому счету и все литературоведение мыслит себя скорее в национальных категориях и не очень заинтересовано в переводах зарубежных исследований по литературной теории и компаративистике. Отчасти это все тот же шлейф, тянущийся еще с советских времен, но сейчас для переводов препятствий (кроме финансовых) в России нет. Да, издательство Academic Studies Press недавно возобновило замечательную переводную серию «Современная западная русистика», да, «Новое литературное обозрение» иногда переводит монографии американских и европейских славистов, но этого, кажется, все-таки недостаточно для такого большого научного сообщества, какое есть в России. До сих пор остаются не переведенными на русский важнейшие, методологически прорывные литературоведческие исследования Фредрика Джеймисона, Питера Брукса, Нэнси Армстронг, Пьера Бурдье и многих-многих других (здесь лишь названы яркие представители нескольких субветвей литературоведческих исследований). Переводы не появляются, очевидно, потому, что нет акторов (исследователей, переводчиков, научных сообществ), которые были бы серьезно заинтересованы в их появлении на русском языке. Отдельные исследователи, которым эти книги зачем-то нужны, читают их на языке оригинала, цитируют, но дело не доходит до их широкой циркуляции в русском научном пространстве.
А между тем, ситуация с переводами иноязычных трудов у российских философов, культурологов, социологов качественно иная: они очень много переводят и тем самым формируют ориентиры своих читательских групп.
Обсуждать причины такого положения в жанре блога вряд ли уместно. Мне кажется, важнее быть в курсе проблем и совместными усилиями создавать инфраструктуру и институциональные условия (проекты, инициативы, коллаборации и пр.) для того, чтобы ландшафт постепенно изменялся.
